Штурм бездны: Море - Дмитрий Валентинович Янковский
В такой ситуации находиться далеко от Ксюши было вообще неоправданно, потому что если мы рядом, гарпунов уйдет в два раза меньше, чем если на каждого из нас будет приходиться по торпеде при каждой новой атаке. Поняв это, я заложил дугу и, оставляя позади себя след из пузырьков, устремился за Ксюшей.
Пару раз пришлось стрелять, не сбавляя скорости, затем еще раз, когда я уже видел Ксюшу глазами, а не на радаре. Но обстановка ухудшалась с каждой секундой, потому что теперь торпеды нападали не только с юга, но и с восточного направления, заставляя тратить в два раза больше гарпунов.
В конце концов, они у меня закончились, и я бросил карабин, чтобы уменьшить сопротивление среды. К счастью, наши с Ксюшей траектории, наконец, сошлись, и она отдала мне свою скорострелку. Прицел там был плохонький, дальнобойность тоже оставляла желать лучшего, зато боеприпасов было побольше, и я не замедлил этим воспользоваться.
«Еще бы метров триста, и они уже не смогут взрываться», – показала мне Ксюша.
Я заметил, что у нее к каркасу была приторочена сфера привода Шерстюка. Это какое же надо иметь самообладание, чтобы хладнокровно сложить сферу в нерабочее положение, когда на тебя мчится биотехнологическая ракета? Зато наличие сферы давало нам шанс уйти после драки вверх, а не грести ручками и ножками на север, как предрекал Вершинский, да еще под непрерывными ударами торпед. Вот только если нас начнут долбить всерьез, сферу может погнуть, и тогда от нее будет ни малейшего проку.
На нас напирали, я отстреливался во всех направлениях, пронзая воду десятками гарпунов, но с каждым разом торпеды взрывались все ближе и ближе, все сильнее прессуя воду ударными волнами. Наконец одна рванула так близко, что у меня лопнуло забрало шлема.
Вода хлынула внутрь, от неожиданности я ее нахлебался, задержал дыхание, но что делать дальше не знал. И тут нас достали уже всерьез, стразу с двух направлений. Еще взрыв, и у меня заклинило водомет. Ксюша дернула меня за каркас и поволокла, а я, пока хватало дыхания, отстреливался, но следующим взрывом на мне разорвало гидрокостюм, и вышибло воду из легких. Единственное, на что меня хватило, это вытащить из подсумка драгоценную расческу и зажать ее в кулаке. Затем шарахнуло еще и еще.
Боли я не чувствовал, но почти ничего не видел из-за яростных вспышек. Мозг мой кипел, его клетки массово умирали от кислородного голодания, но тут же регенерировали от реликта, выжирая из меня калории с той же скоростью, с какой гоночный турбокар жрет водород.
Так плохо мне не было еще никогда. Нет, это была не боль, но нечто более страшное. Я каждый миг умирал, но тут же возрождался, как грешник в аду, обреченный на вечные смертные муки.
И вдруг все стихло. Я задыхался, но не мог умереть от удушья, вода упруго обтекала меня, и я понял, что меня тащит Ксюша, но не за каркас, от которого ничего не осталось, а прямо за волосы. Мыслительные процессы восстанавливались у меня в голове, и я понял, почему все стихло. Мы настолько приблизились к платформе, что торпеды уже не могли нас атаковать, они не могли взрываться, не боясь повредить платформе. А она была рядом. Огромная, колоссальная туша, груда плоти, обросшая со всех сторон трепещущими жабрами, зияющая десятками ртов, поглощающих и процеживающих планктон.
И тут до меня дошло, что никто из людей, наверное, кроме испытателей на заводе, ничего подобного не видел и видеть не мог. Мы с Ксюшей были первыми из людей, подобравшимися к платформе вплотную. Вот только предстали мы перед чудищем голыми, у нас не осталось ни оружия, ни взрывчатки, ни сферы привода. Нам нечем было убить эту тварь. И нам некуда было деваться.
Я разжал кулак, увидев на ладони расческу. Но чем она могла помочь нам сейчас?
И вдруг я заметил, что и у Ксюши рука не пуста. В ней тускло поблескивал клинок боевого кинжала. От рукояти ничего не осталось, пластик не выдержал взрывов, но сталь устояла и это было единственным оружием в нашем распоряжении.
Я ухватился за один из якорных жгутов платформы, устав бороться с архимедовой силой, которая стремилась вытолкнуть меня на поверхность. Без костюма и балласта под водой находиться приятного мало, особенно когда организм постоянно конвульсирует от удушья. Ксюша тоже последовала моему примеру, зажала лезвие кинжала в зубах и, перебирая руками по жгуту, оказалась у самой платформы.
Держась одной рукой, она нанесла чудовищу несколько длинных глубоких ран, из которых в воду тут же хлынула кровь.
«Жди тут!» – велела она жестами.
Я не особо понял что она собиралась сделать, но когда увидел, оторопел. Ухватившись за край раны, Ксюша протиснулась внутрь и скрылась из виду внутри огромной туши. Вскоре кровь из раны пошла сильнее, а затем и вовсе полилась потоком. Ясно было, что Ксюша внутри орудует лезвием, нащупывая во тьме уязвимые органы. Через минуту тело платформы пошло рябью, задрожало, задергалось, а из раны выбралась Ксюша.
Было ясно, что пока платформа окончательно не испустит дух, торпеды атаковать нас не смогут. Но зато когда ей придет конец, мы окажемся в самом настоящем аду.
«Держись за жгут. Жди!» – показала Ксюша, и несколькими мощными гребками устремилась на юг.
Я прождал ее минуту, две, три. Вдалеке полыхнула вспышка взрыва, видно какая-то из торпед попыталась атаковать. Но еще через минуту я разглядел в полутьме глубины сначала темный силуэт, а затем Ксюшу со сферой привода в одной руке и кинжалом в другой. Сфера была целой, и от нее тянулся размотанный трос с подвесками.
Глава 15. «НОВЫЕ ЦЕЛИ»
Ксюша умерла минут через десять после того, как мы, пробив толщу воды, взмыли в хмурое небо на прицепленной к приводу подвеске. Ее тело дернулось несколько раз в конвульсиях и повисло на полимерных ремнях, тут же впившихся в голое тело.
Я где-то слышал, что когда человек умирает, он становится легче на двадцать один грамм. Но это мог сказать лишь тот, кому не приходится каждую неделю смотреть, как умирает его самый любимый человек. Фигня это на постном масле. Умирая, человек становится намного тяжелее. И дело не в его физической гравитационной массе, а в том, что пока мы живы, мы непрерывно, ежесекундно боремся с окружающей средой, даже не замечая этого. Мы бегаем, прыгаем, удерживаем тело в состоянии непрерывного равновесия, мы мягкие, гибкие, устремленные к неким целям. Я много раз подхватывал Ксюшу на руки, и кружил с ней, не испытывая ни малейшего дискомфорта. А попробуй так покружи, держа на руках мешок с песком, весящий те же самые пятьдесят килограммов, что и Ксюша. Хрен получится. Когда Ксюша умирала, она становилась тяжелее, превращаясь в груду атомов общей физической массой в свои пятьдесят килограммов, утрачивая присущую ей при жизни легкость.
А еще, когда Ксюша умирала, я никогда не мог сдержать слез. Хорошо, что она меня при этом не видела.
Я подождал немного, чтобы ее кожа утратила свойства реликта, сделал надрез кинжалом и приложил к ранке чудом уцелевшую расческу. И тут же одернул, стоило реликту разжижиться и скользнуть внутрь остывающего тела. Его надо было экономить.
Я с ужасом подумал, что было бы, упусти я расческу во время одного из чудовищных взрывов, накрывших нас. Я бы сейчас не слезами давился, а выл бы на серые тучи, несущиеся у нас над головой.
Пришлось осторожно отрезать тесьму от одного из ремней подвески, накрепко привязать к ней расческу и обернуть вокруг талии, затянув на узел. Только после этого мне стало чуть полегче. А вскоре и Ксюша сделала первый вздох своего нового периода.
Ее щеки порозовели, и через минуту она открыла глаза. Я не успел вытереть лицо от слез.
– Сколько? – прошептала она. – Через сколько я умерла после взлета?
– Очень быстро, – ответил я. – Минуты через три. Еще бы парочка взрывов, и ты бы умерла там, в глубине.
– Это хреново. – Ксюша принялась растирать онемевшую кожу рук, живота и бедер.
